У Вас есть удачное изобретение?

Публикуйте концепцию и возможно инвестор заметит Вас!

Тип политической власти соответствует технологическому типу цивилизации. Индустриальная цивилизация на территории России сосуществовала с государством мобилизационного типа.2 ВКП(б), а затем КПСС, РККА, а затем и СА, ГУЛАГ и НКВД, а затем – КГБ, ГРУ и рядом с ними Академия наук СССР появились как непременные институты пролетарского государства, со временем трансформировавшегося в "советскую империю". Распространение электронных коммуникаций сделало советскую власть неэффективной. Во второй половине 80-х годов она окончательно перестала работать. Ее не спасло ни расширение штатов осведомителей, ни техническое перевооружение спецслужб. Она рухнула после того, как исчерпала себя технологическая основа советской системы - российская индустриальная цивилизация. Стало дешевле и легче управлять поступками человека через его знания и социальные чувства, вложенные в него СМИ.3 Индустриальная цивилизация в советском государственном оформлении к этому была органически не готова.

Раскол индустриальной цивилизации в СССР прошелся и по Академии наук. Созданная в 20-30-е годы как механизм мобилизации интеллектуальных ресурсов аграрной страны с целью индустриализации, Академия наук потому и сформировалась как исторически конкретный социальный институт индустриального, т.е. массового производства научно-технических знаний, основанного, как и массовое производство вещей на крупных промышленных предприятиях, на операциональном разделении труда "частичного" работника. Советское государство задало методологию, идеологические стандарты и технологические принципы структурирования научного знания, формы представления его обществу в виде, например, научных программ для "обоснования" уже принятых государственных планов.

До4 начала 70-х годов академическая наука справлялась со своими задачами, и временами блестяще. Индустриализация, решение атомной "проблемы", космонавтика - вот миром признанные научно-технические достижения трагической, но и одновременно героической эпохи советской истории, советской науки. Но, эпоха эта закончилась и последовали серьезные и все более тревожные сбои научного обеспечения планов развития народного хозяйства страны, и высшие академические иерархи почли за должное время от времени демонстрировать свою озабоченность исчерпанием потенциала официальной советской науки.

Ученых тревожил низкий КПД огромной армии научных работников. Идеи мирового уровня все чаще оказывались чрезвычайным и в крайней степени неприемлемым для официальной науки происшествием. Научным сообществам становилось спокойнее признать, что интересное явление открыто за рубежом, но не соотечественником. Дошло до того, что в разделе "Развитие фундаментальных исследований" Комплексной программы научно-технического прогресса СССР на 1991-2010 гг. (раздел представлен в октябре 1987 г.) был сделан вывод, что "научный потенциал страны исчерпал свои возможности и в своем нынешнем виде не обеспечит критические потребности народного хозяйства даже при значительном увеличении капиталовложений на науку".5

Противоестественное своей некомпетентностью вмешательство в научный процесс партийных бюрократов, сверх всякой меры централизация науки, подавление творческой свободы, низвержение авторитета знания и таланта, узурпация творческих функций административными группами, породили в академическом среде ситуацию всеобщего недовольства, ожидания демократических перемен. Но события 1985 г. форсировали прямо противоположный процесс. Наука как социальный институт, констатировал С.Г. Кара-Мурза, превратилась "в устойчивую самовоспроизводящуюся систему, выработавшую целый комплекс защитных средств, нейтрализующих меры по ее улучшению. Эта система не поддается частичному совершенствованию и должна быть перестроена кардинальным образом, затрагивающим производственные отношения в сфере науки"6.

Академическое сообщество (как, впрочем, все советское общество) необратимо втягивалось в, своего рода, метастабильное состояние. Как и всякое такое состояние, оно могло разрядиться только революцией. "Перестройка", которой - нас уверяли - не было альтернативы, завершились "реформами" еще и потому, что не востребовала к действию потенциал интеллектуального напряжения общества. Реакцией на затянувшийся кризис советской науки стало активное, но бездумное, вопреки личным и корпоративным интересам, участие академического сообщества в августовском перевороте 1991 года.

Революции низвергают правящие элиты, меняют их контрэлитами. Революции и происходят лишь после того, как новая элита вызрела в недрах старого общества. Так было в 1789-м во Франции и в 1917-м в России, но не так было в Советском Союзе 1991-го. В качестве антикоммунистической контрэлиты выдвинула себя наименее профессионально подготовленная, но наиболее беспринципная и алчная часть коммунистически партобилеченной номенклатуры. Этот "класс профессиональных политиков", не имея собственных интеллектуальных ресурсов, строил свою идеологию отрицанием идеологии коммунистической. После указа № 1400 он привлек к обслуживанию своих интересов "идеологов" новой формации. Юные журналисты, - наименее образованная часть интеллигенции, заполнив теле- и радиостудии, газетные и журнальные редакции, выплеснула в общество рефлексию своего лоточно-мафиозного опыта. Их дело необычайно было облегчено тем, что впервые идеологические конструкции фиксировались не логически стройными текстами на бумаге, а калейдоскопами "жеваных" видео- и аудиообразов.

Осенью 1993-го Россия на танках въехала в новый цикл экономики, включивший некоторые элементы информационно-компьютерных технологий. Информационная цивилизация пришла на смену цивилизации индустриальной, но не под натиском компьютерных технологий на технологии массового производства. Она ворвалась на просторы Отечества технологиями изощренного манипулирования сознанием и поведением человека с помощью электронных средств массовой информации (СМИ), но не технологиями производства самих информационных технологий. Невероятное отставание СССР в их производстве отвечало интересам весьма некомпетентной но наделенной властью принятия "ответственных" решений группы людей.

Когда в 70-е годы высшие государственные иерархи принимали "мудрое" решение приобрести вычислительную технику "за кордоном" - у кого купить, а у кого и украсть, они следовали советам академических патриархов. Не в последнюю очередь и теми, и другими двигало предвидение, угрожающего их статусу, выдвижения на руководящие посты в производстве, в Академии, в правительстве, в партии и госаппарате когорты профессионалов того нового социального типа, что был бы продуцирован развитием в стране информационных технологий - ключевого фактора надвигающейся постиндустриальной цивилизации. Приход в то время этого склада людей в руководству Академией профессионально обесценил бы типичного работника "большой науки": от лидеров академической иерархии до "частичных работников" из основания академической пирамиды. Но это была бы уже другая Академия - социальный институт уже другого, несоветского государства, структура иной неиндустриальной цивилизации.

Ротация академической элиты в пределах оформленной по-советски индустриальной цивилизации была принципиально невозможна. Академию, как и общество в целом, возглавляли люди старого закала. Именно в Академии они сохранили свои посты и после августа 1991-го, и, отдадим должное нынешней власти, сберегут свой статус до тех пор, пока эта "власть" будет оставаться у власти. Эти люди до последнего времени формируют научно-техническую политику. И если об этом процессе еще можно говорить в нашей стране, то его реальными плодами стали деиндустриализация, низвержение научно-технического "развития" России до уровня развитых стран, т.е. до того уровня, каковым он был в 1950-е годы.

При всем, однако, видимом негативе фундаментальная историческая доминанта внушает оптимизм в сердца патриотов России. Известно, что страна, пораженная всеобщим кризисом, приобретает фундаментальное преимущество перед благополучными странами. Разруха не только не мешает, но и подвигает творческую мысль к рождению эпохальных научных идей, побуждает полуголодных инженеров предлагать смелые технические проекты, отыскивать новые пути развития экономики, культуры, политики... Революционные идеи появляются на фоне упадка, а то и непосредственно стимулируются хаосом и депрессией. И вот, когда в обществе объявляют о себе силы, способные подхватить эти идеи, страна переживает сильнейший интеллектуальный, духовный, культурный и, конечно же, хозяйственный подъем. Примерами подобных невероятных взлетов полна мировая история.

А что же в перспективе грядущего взлета предпринимает Российская Академия?

Стремительное отставание России в области науки и создания новой техники от Запада и Востока по прежнему выгодно официальной российской "интеллектуальной элите". Отечественные научные супермонополии - это хорошо слаженные и способные постоять за себя "мафии", объединившиеся вокруг идей полувековой давности. Функционируя по законам массового производства, они тормозят всяческий прогресс. Следуя в кильватере мировой науки или имитируя ее, они не оставляют ресурсов для развертывания инициативы снизу. Новые идеи ими напрочь игнорируются. "Завлабы", волнами перестройки и реформ катапультируемые на вершину политической иерархии, предчувствуя угрожающее для своего противоестественного лидерства появление сильных конкурентов, стремятся сохранить сложившуюся в стране ситуацию, названную по чьему-то недомыслию "управляемым хаосом".

Намерение академической элиты сохранить существующий порядок объясняет результаты последнего альтернативного голосования общего годичного собрания РАН по кандидатуре своего президента. За академика Ю. Осипова, т.е. за сохранение существующего положения дел, высказались 777 участников собрания из 1025. И сегодня выход фундаментальной науки из кризиса академические иерархи видят преимущественно в увеличении объема государственного финансирования.

Процесс, однако, как говаривал уже почти забытый герой недавнего времени, необратимо пошел. Модель глубокой модернизации самих технологических основ человеческого бытия, зреет в глубинах российского общества. Россия, убежденно говорят на ее патриотическом фланге, войдет в ХХI век мобилизационным государством, предельно концентрирующим ресурсы общества на его всеобъемлющей перестройке в контексте синергетической парадигмы производства вещей и идей, воспроизводства самого человека и действительно человеческих форм бытия. Научное обоснование необходимости такого типа постиндустриальной перестройки и выстраивание вектора трансформации индустриальной российской цивилизации в цивилизацию информационно-синергетическую осуществляется не Академией наук, сегодня прозябающей как реликт героической, но минувшей безвозвратно эпохи.

Нет способов вначале вывести страну из кризиса, а уже затем браться за перестройку науки, как нет и способов автономного выхода науки из кризиса. Сам выход России из нынешнего системного кризиса начнется мощными мобилизационного характера научно-техническими новациями, формирующими подъем очередной длинной волны экономического развития - синергетической волны Кондратьева. Преодоление кризиса и произойдет лишь как переход на эту волну, а потому и предполагает выбор новой стратегии развития производительных сил общества, осуществляемой в соответствии с национальной научно-технической программой-лидером, задающей масштаб и динамику развития ключевых производств, концентрированно выражающей технологический тип производительных сил наступающей на Россию цивилизации высоких технологий. Возможно ею - программой, выдвигаемой в авангард технологического обновления общества, станет программа создания на базе принципов постнеклассической науки энергетики постатомной цивилизации. Но революционные идеи в области энергетики и материаловедения, в разработке принципиально новой элементной базы ЭВМ и постнеклассической логики построения информационных технологий, которым предстоит быть заложенным в эту программу, даже если и вызревают в головах сотрудников Академии, то в большинстве своем, оттесненных на ее периферию.

Фундаментальное противоречие современной России состоит и в том, однако, что затраты государства на научные исследования, высшее образование, освоение космоса, создание высоких технологий в резких формах не одобряются подавляющей частью российского общества. Бездумная переделка по западным образцам организационных форм советской науки - есть еще один большой недостаток проектов ее реформирования в "науку российскую". При этом "реформаторы" принимают за науку лишь государственно институциированные формы "официальной науки", представленные сегодня осколками научного потенциала СССР. Вне "реформаторских" планов остаются (может быть к лучшему) другие важнейшие компоненты научного процесса.

Перестройка науки как специфической, а именно, - индустриальной формы деятельности массового исследователя возможна только через переопределение ее целей, и предполагает развитие научных технологий, альтернативных технологиям массовой науки. Задача исследователя-методолога, претендующего на концептуальное видение современных общественных процессов, состоит, поэтому, в том, чтобы эксплицировать характеристики демассифицированной (постиндустриальной) научной работы, а также формы ее институциализации, идущие на смену индустриальному научному производству.

Перестройка науки как особого типа знания требует чрезвычайно интенсивной интеллектуальной работы, осуществляемой с целью выработки современной методологии научных исследований и ей соответствующих форм структурирования научного знания, в частности, - новых синтетического типа научных теорий. Такого рода исследования не сулят немедленной прибыли и не представляют интереса для вложения частного капитала. В условиях потери обществом интереса к развитию науки только государство может еще поддержать разрозненные группы энтузиастов, продолжающих работать в этой сфере. Современная Россия сохранила худшее, что было в "советских" методах, стандартах и принципах формирования государственного заказа на новое знание, поэтому радикальное и быстрое изменение существующего положения произойдет лишь после действительной перестройки методов формирования государственного заказа на новое научное знание.

Спасти науку может только коренное преобразование научного потенциала страны на новых организационных принципах: через создание по инициативе снизу научных структур, существенно дополняющих РАН, вузовскую и отраслевую науку, в том числе с использованием "нетрадиционных" интеллектуальных ресурсов – "донаучного" исследовательского опыта ("подпольной науки"7); через формирование политических и экономических условий, побуждающих существующие научные структуры к творческой мобильности, к активизации латентного потенциала официальной науки - к стимулированию процесса, обратного тому, что сформировал академическую псевдоэлиту.

Политическими решениями, подкрепленными экономически необходимо законодательно ограничить монополизм в областях деятельности, требующих максимального проявления творческого начала. Требуется настолько эффективная система антимонопольных стимулов развития науки, чтобы сама возможность концентрации исключительной власти в области выработки научно-технической политики была чрезвычайно невыгодной субъектам, реализующим властные функции в официальной науке: Президиуму РАН, бюро и президиумам ее Отделений, научным и ученым советам, директорам институтов.

Государство должно решительно изменить свое отношение к национальному научному потенциалу, поставив новатора в центр инновационного процесса, направив усилия общества на формирование обновленной интеллектуальной элиты, возможно – "класса" технократов-предпринимателей. Оно должно отказаться от приоритета физического труда перед трудом умственным, прежде всего - в его оплате. Но перестройку науки ни в коем случае нельзя сводить к изменению источников и способов финансирования исследований, к повышению оплаты труда ученых и инженеров.

Реальное изменение ситуации в науке связано с перестройкой человеческого элемента производительных сил науки, т.е. самого работника науки. Необходимо, качественно преобразовав материальную базу научных исследований и коммуникаций, добиться резкого - в десятки и более раз повышения производительности научного труда. Новая техника и высокое творческое напряжение, сохраненное некоторыми слоями общества, неизбежно вызовут глубокие изменения в самих основах научных технологий и самого характера исследовательского труда. Итогом этих преобразований станет преодоление массовой специализации, формирование универсальных типов исследователя и инженера, способных более к эффективному продуцированию принципиально нового знания, чем к выполнению репродуктивных функций в науке.

Государство должно создать особый механизм инфильтрации в научное сообщество идей, возникающих вне официальной науки, и людей, генераторов этих радикально новых идей. Необходим государственный аппарат регистрации новых идей - "банк идей", вооруженный системой сбора информации и работы с этими идеями. Необходима независимая от РАН и министерств научная пресса.

Впрочем, все, что сказано в этой статье – это претензии и пожелания не к государству "Российская Федерация". От этого государства уже не зависит, окончательно ли распадется куцый остаток советской науки и на его месте возникнет особого рода придаток науки Запада и Востока, или процесс реформирования отечественной науки будет канализирован в направлении формирования в России технологически и социально нового типа научного потенциала. Сегодня интеллектуальные ресурсы, уже соответствующие этому новому социально-технологическому типу науки, остаются за пределами официальных антикризисных "стратегий". Они предлагают свою стратегию.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - введите символы с картинки (регистр имеет значение):