продвижение изобретений на рынок
Публикуйте концепцию и возможно инвестор заметит Вас!
ОТ «АННУШКИ» И «ИВАНОВ» ДО «РУСЛАНА» И «ЛЮДМИЛЫ» |
22-02-2023 |
Я задал традиционный вопрос, мол, что для вас «Маяк»? Совсем не ожидал, что услышу ответ взволнованный, искренний, идущий от всего сердца:
- Это предприятие – моя жизнь. Сорок лет я работаю на нем. Не каждому удается пройти на «Маяке» от «а» до «я». Мне это удалось. Это предприятие, которое уже вошло в историю мироздания (я говорю не «страны», а именно «мироздания») и никогда не потеряет завоеванное место, вне зависимости оттого, что будет происходить на планете. «Маяк» уже выполнил свою историческую миссию, и что очень важное – не потерял своего значения в настоящем и будущем. Это краеугольный камень России. «Маяк» был, есть и будет, потому что он находится на острие развития цивилизации. Он несет в себе все, что есть у человечества.
Кто-то может сказать, что эти слова звучат несколько высокопарно. Некоторые ухмыльнутся, мол, каждый кулик хвалит свое болото. Найдутся и такие, которые посчитают моего собеседника за чудака. Всякому свое…
Я же в полной мере разделяю мнение Виталия Ивановича Садовникова! И совсем не потому, что он занимает должность Генерального директора ПО «Маяк». Просто я понимаю его гордость, готов вместе с ним воевать за авторитет комбината и его людей, считаю большим для себя счастьем, что судьба подарила мне возможность встречаться и беседовать с ним, пытаться передавать его мысли всем…
Среди документов «Атомного проекта СССР» есть два письма, направленные Л.П. Берия под грифом «Сов. секретно. Только лично. Экз. единств.» 8 и 11 июня 1946 года И.В. Курчатовым, Б.Г. Музруковым и Е.П. Славским, которые рассказывают о пуске первого промышленного реактора для наработки плутония. Таким образом, июнь 1946 года считается «днем рождения» комбината № 817.
Его руководители писали своему шефу:
«Докладываем Вам, что 8 июня с.г. года в 0 часов 30 минут после загрузки 32 600 кг урана (на 36 ряду рабочих блочков) в реакторе началась цепная ядерная реакция в отсутствии воды в технологических каналах…»
«Докладываем Вам, что 10 июня с.г. в 19 часов после закладки в реактор 72 600 кг урана началась цепная ядерная реакция при наличие воды в технологических каналах…»
В эти исторические минуты рядом с Курчатовым, Музруковым и Славским работал и Иван Садовников – отец нынешнего Генерального директора «Маяка».
Преемственность поколений в Озерске видна не только в этом случае. Можно привести десятки примеров, когда сыновья и дочери заменяют своих отцов и матерей. Я ощущаю в этом надежность и величие того мира, что создается здесь поколениями атомщиков, а потому даже самые «высокие» слова не всегда способны отобразить реальность.
Отец и сын Садовниковы – реакторщики.
Реакторы стоят на берегу озера. Вода нужна для охлаждения их очень горячих активных зон. По вечерам кажется, что стоишь на берегу моря. Лунная дорожка убегает вдаль, и нет ей конца и края. Днем видны горы, а по вечерам они погружаются в зеркальную гладь воды, и ощущение бесконечности пространства и времени наполняют душу.
«За отдаленными горами
Нашли мы роковой подвал;
Я разметал его руками
И потаенный меч достал».
Иван Садовников был главным механиком на «Аннушке», а потом работал на «Иванах».
19 июня 1948 года был пущен первый промышленный реактор.
В марте 1950 года начал работать первый «Иван».
Апрель 1951 года – третий реактор.
Октябрь 1951 года – четвертый.
Декабрь 1951 года – пятый.
Сентябрь 1952 года – шестой.
Эти реакторы нарабатывали плутоний для новых и новых атомных бомб.Теперь вода в озере не замерзала даже в самые суровые зимы. Здесь всегда парило. Обитало много уток и гусей, изредка садились лебеди. По берегам таились лисы, поджидая неосторожных уток.
16 июня 1987 года был остановлен первый реактор. К 1991 году все «Иваны» прекратили свою работу. И озера, куда сбрасывалась от них вода, начало замерзать. Утки и гуси теперь здесь не зимуют. Но вода все-таки теплее, чем в озерах по соседству, потому что по-прежнему работают «Руслан» и «Людмила». На первых реакторах работал отец, там осваивал профессию и сын. А потом Виталий Садовников стал директором реакторного завода. Там впервые мы и встретились. Естественно, говорили о «Руслане» и «Людмиле».
«Видят: в поле меж врагами,
Блистая в латах, как в огне, Чудесный воин на коле
Грозой несется, колет, рубит,
В ревущий рог, летая, трубит…
То был Руслан».
Виталий Садовников рассказывал мне так:
- «Руслан» - это мощный реактор. Мы загрузили его, и начинается «кампания» – она будет продолжаться до тех пор, пока топливо не будет полностью выжжено. А потом необходимо топливо полностью заменить. Точно так же работают подводные лодки… «Руслан» - уникальный реактор, таких больше нет.
- В стране?
- В мире. Он уникален своей конструкцией и исполнением. Он был сконструирован для целевого использования, чисто военного. В нем много нового, оригинального, и до нынешнего дня секретного. Производительность у «Руслана» сумасшедшая, а как мы этого добились – «табу»! Наши соперники, или конкуренты, как теперь говорят, многое дали бы, чтобы узнать о конструктивных особенностях «Руслана», но это наши достижения, наши «ноу-хау».
- Понимаю, что «Руслан» – боевой реактор, а потому не будем вдаваться в детали. А «Людмила»?
- Поначалу этот реактор назывался «Л-Ф2», мол, «легкий», на «трубах Фильда», «модификация вторая». Но буква «Л» в конце концов превратилась в «Людмилу». Реактор – это огромный комплекс. Вокруг него многочисленные обеспечивающие структуры. По сути дела каждый реактор – это завод. Так уж получилось, у нас много систем, которые обеспечивают и «Руслана» и «Людмилу». Реакторы оказались как бы «спаренными». И это сейчас создает определенные трудности, так как по международным требованиям необходимы отдельные системы, независимые друг от друга. И на нашем примере приходится ломать стереотипы, сложившиеся в реакторостроении. Почему нам навязывают какие-то требования и условия? А может быть, имеет смысл поучиться у нас, в том числе и безопасности?!
- Вам как директору реакторного завода приходилось быть при них «дядькой Черномором»?
- Я отношусь к ним как к живым существам!.. Я вообще – человек эмоциональный. Когда сажусь за любой пульт управления – будь то руль автомобиля или пульт управления реактором – я должен понять характер машины, ее суть… Я работал на пультах уран-графитовых реакторах, в основном на 601-м. Я знал его «норов», все его особенности, знал, что мне нужно сделать, чтобы «подхлестнуть» реактор, или сдержать его. Хороший управленец должен чувствовать реактор…
А теперь о «Руслане» и «Людмиле». С точки зрения управленца оба реактора «ленивые». Они настолько стабильные, что эмоциональному человеку сидеть на пульте даже неинтересно. Не управляешь, а наблюдаешь. Но они очень разные, в частности, из-за конверсии. Если раньше они нарабатывали один продукт, то теперь ситуация изменилась. На 75 процентов «Людмила» работает сегодня на народно-хозяйственные изотопы. Это самая мощная конверсия у нас…
А сейчас «перескочим» в день сегодняшний. Мы продолжили разговор с Виталием Садовниковым, начатый почти десять лет назад. Речь зашла о развитии конверсионных процессах, о той продукции, которую можно получать на бывших боевых реакторах, которые сегодня весьма эффективно работают в сугубо мирных целях. Я спросил у Генерального директора «Маяка»:
- Я знаю, что вы неплохо зарабатывали на производстве изотопов. Что-то изменилось в этой области?
- Около 20 процентов мирового производства изотопов находится на «Маяке». Когда речь заходит о том, что не следует экспортировать только природные ресурсы, а нужно выходить на внешний рынок с высокими технологиями, то, на мой взгляд, речь идет как раз о производстве изотопов. И на этом направлении, казалось бы, следует сосредоточить главные усилия по реализации подобных планов. Но на деле все оказывается иначе.
- Что вы имеете в виду?
- Можно наращивать производство изотопов, для этого у нас на внешнем рынке есть все возможности – мы в лидерах.
- И что же мешает?
- Опять-таки трудное финансовое положение предприятия. Чтобы сделать следующий шаг, нужно создать нечто новое, а, следовательно, необходимы деньги. Мы предлагаем те или иные технические решения, разрабатываем проекты, обращаемся в министерство и правительство, но слишком громоздкий аппарат чиновников, чтобы пройти все инстанции…
- Это теория. Обратимся к практике. Вы четыре года руководите «Маяком», сколько раз обращались с подобными предложениями «наверх»?
- Множество раз… Ответов нет… И тем не менее мы продолжаем вести «конверсию», то есть переводим военные производства на выпуск изотопов. Это очень сложный процесс, так как нужно изменять активные зоны реакторов, проводить большие конструкторские и исследовательские работы. Конечно, определенную помощь оказывает Минатом, Курчатовский центр, другие институты.
Однако очень многое базируется на энтузиазме, на хороших отношениях, которые сложились у «Маяка» в отрасли. Но, на мой взгляд, нужно иное: такого рода работы обязаны идти под контролем и при прямом участии промышленности, так как они имеют большое значение для всего государства. Ведь ни для кого не секрет, что той же газовой и нефтяной отраслям постоянно уделяется большое внимание президентскими и правительственными структурами. Производство изотопов – это не менее важная область, причем полностью государственная. Казалось бы, ее развитием в первую очередь должны заниматься государственные мужи. К сожалению, со стороны правительства поддержки нет, хотя, повторяю, призывов и лозунгов о высоких технологиях звучит много… Но этим уже никого не удивишь: таков стиль руководства промышленностью.
- Как известно, стоило только поставить крохотный барьер на пути американских куриных ножек, как сразу же вмешались и президент США, и сенаторы. Вам помогают на внешнем рынке с изотопами?
- Вы же знаете ответ: конечно же, нет!
- Может быть, это небольшие деньги?
- Конечно, не миллиарды долларов, но сотни миллионов. Важно и другое: надо занять это место на мировом рынке, не уступить его.
- Но у вас же нет конкурентов?!
- Это не так. В России появилось несколько предприятий и институтов, которые также производят изотопы. Они пытаются их продавать, и подчас делают это успешно.
- Опыт свидетельствует, что конкуренция внутри России приводит к большим потерям на мировом рынке, где мы сами же сбиваем цены!?
- Такая ситуация уже привычная, хотя, конечно же, она ненормальная. Качество продукции на «Маяке» несравненно выше, потому мы и работаем на Западе. В Китае и других странах Востока покупаются изотопы наших конкурентов… Будь моя власть, с, конечно же, подходил бы иначе: вкладывал бы государственные средства в те предприятия, которые работают на более высоком уровне и чей авторитет на мировом рынке выше. Нас же зачастую используют менее эффективно, когда заставляют покрывать внутренний рынок. Надо регулировать все эти процессы, отпускать их «в свободное плавание» нельзя, так как в современном мире правит не стихия, а четкая организация. И это прежде всего относится к рыночной экономике.
- Отцы-реформаторы считали иначе!
- Поэтому наша экономика и оказалась в таком кризисном состоянии…
- Многое ли изменилось за последние годы?
- Очень!
- И что самое главное?
- Новый, непривычный для нас образ жизни.
- Как это понимать?
- Мы всегда считали себя в особом положении, людьми, выполняющими особую миссию, сверхзадачу. И это создавало свой менталитет и у тех, кто работал на производстве, и у тех, кто был с ними рядом. И вдруг, когда все начало меняться, приходит осознание, что ничего особого нет. И отсюда начинается переоценка ценностей, изменяется взгляд на жизнь, идет ее переосмысление. Это не расслоение по уровням благосостояния, здесь смешивается все…
Мы приехали в закрытый город приблизительно в одном возрасте, на одном уровне подготовки, а, следовательно, формировалось весьма своеобразное сообщество, живущее по своим ценностям и законам. У нас всегда было понятие «Большой земли», так и говорили: «Поехали на Большую землю». Однако жизнь там всегда шла в непрерывном процессе, а здесь как бы «заморозилась». А потому люди, особенно первопроходцы, воспринимают происходящие события болезненно. Перед ними была поставлена задача решить сложнейшую проблему, они понимали, что оборона страны без них невозможна… Они решили эту задачу, гордились этим, и вдруг оказалось, что они не очень нужны…
- Но ведь это не так!
- Тем не менее, они трудно воспринимают нынешнюю жизнь. Они считают, что заработали к себе лучшее отношение и государства, и общества. Они чувствуют себя незащищенными, но не знают, кто им может помочь. А потому старшее поколение в нашем городе в растерянности. И это, безусловно, витает в той атмосфере, в которой мы живем сегодня.
- Вы выросли в этом городе, но тем не менее не хотели в нем оставаться, не так ли?
- Мой отец был главным механиком «Аннушки», а потом одним из первых начальников смены. А я мечтал стать летчиком. Но с детства ношу очки, а потому не мог осуществить свою мечту… Но у меня есть вторая страсть: мне необходимо чем-то управлять. Я с удовольствием, к примеру, управляю автомобилем. Поэтому участвовал в ралли. Да и манера управления у меня спортивная, а потому, к примеру, женщины не любят со мной ездить, боятся…
Я начал работать конструктором, и у меня получалось. Это после окончания Челябинского политехнического института, аэрокосмического факультета. Мне дают первую работу. Проходит неделя, начальнику группы я кладу на стол общий вид, деталировку, расчеты, диаграммы – в общем все, что положено. Мне дают следующую работу, уже побольше. Через неделю я ее сдаю. Руководитель группы посмотрел на меня с интересом, и дает новое задание. Я чувствую, что уже не справляюсь, беру домой, делаю по ночам расчеты. Через неделю кладу ему на стол работу…
Я понял так, что есть цикл – неделя, и на это время мне и выдают задание. А потом опытные конструктора объяснили, что первую работу мне дали на месяц, вторую – на два, а третью – на квартал! Мне коллеги и «вправили мозги», мол, «не высовывайся, а живи как все»… Естественно, меня такая работа не устраивала, мне нужно быть постоянно в деле. Поэтому я не долго задержался в конструкторах, а пошел в инженеры-исследователи. Это дало мне возможность побывать на всех заводах комбината, влезть в основную технологию, то есть я понял и масштабность, и характер работ.
- У отца было немало трудностей. Особенно на первом этапе. Как известно, случались и трагические ситуации, люди получали огромные дозы облучения… Вам уже было легче?
- Безусловно. Первый этап создания оружия – это, безусловно, героизм людей, всего поколения. И перед их подвигом нужно только слонять голову.
- Не поверю, что у вас все шло гладко…
- Я этого не говорил.
- Тогда прошу привести хотя бы один пример, как говорится, «нештатной ситуации». Ну, хотя бы тот, о котором вы помните всегда?
- Случалось и такое… Современный реактор с точки зрения управленца – это сложная ответственная машина, требующая от человека добротных профессиональных знаний, умения и желания работать на ней. И, конечно же, понимание ответственности, которая передается человеку.
- В данном случае особая?
- Конечно. Должна быть постоянная готовность к работе в экстремальной ситуации. Готовность выйти из любого положения. И особенно это необходимо на уран-графитовых реакторах. К примеру, после срабатывания сигнала оператору дается лишь семь секунд, чтобы принять решение. Понятно, что это особая работа?!
- Чернобыль это показал… Значит, опасность заложена в самом реакторе?? Я говорю о «Руслане», что это «ленивый» реактор. На нем не нужно быть постоянно в напряжении. «Руслан» и «Людмила» выигрывают по многим параметрам по сравнению с нашими первенцами. Сделан мощнейший шаг вперед! Причем понять, что такое безопасность, по-настоящему можно только на «собственной шкуре».
- И когда это случилось?
- В 1978 году в ночь с 12 на 13 июня произошла ситуация, которая «просветлила» меня. И только спустя некоторое время я осознал, с чем именно столкнулся… В ту ночь была сильная гроза. Молния ударила в станцию береговых машин. Они забирают воду и заполняют промежуточные баки. Через несколько секунд молния ударила в наши газоочистные сооружения, они остановились. Следующий разряд – и все обесточено! Мы потеряли энергоснабжение…
-Просто напасти какие-то!
- Оказывается, в жизни все случается… Стало темно. А я только заступил на смену. Я был уже начальником смены. Это очень ответственная работа, потому что в подобных ситуациях остаешься один на один с реактором – твои решения единственные и обязательные… Гроза продолжается. Следующий разряд, и по сельсинам пробегает голубая полоска…
- «Сельсины»?
- Это приборы, показывающие положение стержней… Голубая лента проскочила по приборам! Я никогда бы в это не поверил, если бы мы – нас было трое – это не увидели… Итак, сельсины засветились, сразу же включилось аварийное освещение. На пульте – паника, то горит, то остановилось, телефонные звонки со всех сторон… Для нас тогда остановить реактор – это почти преступление, потому что он должен работать и накапливать плутоний. Каждая минута простоя реактора стоила сумасшедших денег. И эти понятия мы впитывали с молоком матери - реактор должен работать!
- Любой ценой?
- Практически – любой ценой. Если подходить с позиций сегодняшнего дня, то в те годы я многого бы не делал, потому что цена слишком дорогая. Мы ведь и людей теряли, отдавали их… Когда у нас было 24 «козла» на первом «Иване», огромное количество людей потеряло там свое здоровье. А все потому, что торопились – надо было быстрее, быстрее, быстрее… И вот в такую грозу я решаюсь на «разгон» реактора, хотя в промежуточных баках у меня остается всего 400 кубов воды, а реактору в час нужно двадцать тысяч… Представляете, какой риск!? Если бы что-то произошло, то мне не хватило бы воды. Это была ситуация, которая нигде не предусмотрена. По сути – я был на грани Чернобыля. И только потом – а целую неделю я не мог спасть! – я понял, что произошло. Нет, то был не страх, а переломный момент – я понял, что мог натворить…
- А страховки не было?
- Тогда нет. После Чернобыля сделано многое, чтобы «защитить реактор от дураков». Грубо говоря, сейчас можно и школьника посадить за пульт управления, если он будет работать четко по регламенту. Но при нестандартных ситуациях, при нештатных происшествиях необходим высочайших профессионализм. Именно такие ситуации оттачивают мастерство.
- Отец помогал?
- Поначалу отец оказывал большое влияние на меня. Он постоянно подталкивал меня, мол, вперед, вперед…
- Когда вы стали директором реакторного завода, а затем и Генеральным директором «Маяка» – он был горд?
- Конечно. Хотя, честно говоря, против последнего назначения я сопротивлялся. Отказывался от должности. Но затем министр сказал, что в таком случае он назначит такого-то, и назвал знакомую мне фамилию, я согласился…
-Ваше отношение к оружию? Оно не довлеет над вами?
- В разные периоды жизни оно было разным. Сейчас я понимаю и воспринимаю его как необходимость. Как на сегодняшний момент, так и на завтрашний…. Но внутри идет постоянная борьба двух начал. С одной стороны – ядерное оружие ненужное, так как это жуткое оружие, страшное. Я понимаю, что может быть. Плюс к этому наши аварийные ситуации. И СПР... То есть «самопроизвольные цепные реакции», которые случались на 20-м заводе… Тот же Сапожников. Он получил более тысячи рентген во время одной из них… Он из моего круга знакомых… И ушел из жизни. Я смотрел фильм, как все случилось – это ведь было отснято!
- Не жестоко?
- Необходимость! Чтобы другие понимали, с чем именно им предстоит иметь дело… А ведь ситуация предельно простая: подошли к баку с раствором и взяли его в руки, наклонили, вот тут и началась цепная реакция. Потом сами подсчитали, сколько досталось каждому… Итак, с одной стороны – очень страшное оружие, и огромным беременем лежит на экономике страны, а с другой – суровая необходимость. На сегодня мир устроен так, что без ядерного оружия никак не обойтись…
- В начале 90-х годов я впервые попал на «Маяк». И у меня сложилось странное впечатление, будто вдруг вы оказались ненужными. Я имею в виду ту главную задачу, которую вы выполняли много лет: получение материалов для ядерного оружия. Что-то изменилось в тех пор?
- Нет.
- Как это может быть?!
- Как есть…
- Я понимаю, что все, что имеет отношение к оружию, находится за семью печатями. Наверное, так и должно быть. Но есть один, на мой взгляд, весьма характерный признак отношения высших должностных лиц в государстве к вашей работе. Насколько я знаю, директору комбината «Маяк» (впрочем, тогда у него было иное название «Комбинат № 817») регулярно звонили и секретарь ЦК по обороне, и высшее руководство Совета Министров СССР, и даже Генеральный секретарь ЦК КПСС. Они интересовались не только работой комбината, но и нуждами его. Помогали всегда… Сейчас звонят из Кремля?
- Ни разу!
- Не может быть?!
- Четыре года я руковожу комбинатом, и ни одного такого звонка не было. И мой предшественник ни говорил об этом: значит, такого интереса не было… Наверное, за это десятилетие в корне изменилось отношение к ядерному оружию, а, следовательно, и к нам. Меня тревожит то отношение, которое формируется к «Маяку» как в обществе, так и в государственных структурах. Да, мы флагман отрасли, хотя есть и другие комбинаты, аналогичные, но не такие. Без «Маяка» не может быть сегодня современной обороны страны, и, как мне кажется, это следует не только понимать, но и утверждать в нашем обществе. К сожалению, этого нет…
- Отношение к «Маяку» в некотором смысле «историческое», мол, именно на нем был пущен первый промышленный реактор и получен плутоний для первой атомной бомбы?
- Это так. Но не следует забывать, что у «Маяка» исключительная роль в создании ядерного паритета с США и в том, что мы сегодня можем разговаривать с Америкой на равных. Именно ядерный потенциал позволяет называть Россию «великой державой», и в этом особая роль отводится «Маяку». И вчера, и сегодня, и в будущем.
- Без «Маяка» можно поддерживать оружие в нормальном состоянии?
- Прежде всего, нужно оценить, что имеется в виду под «нормальным состоянием»? Мы «провалились» во времена «перестройки», а затем уже и не поднимались. Более того, минувшее десятилетие отмечено ухудшением ситуации – «провалов» было много, а «подъемы» отсутствуют. Следовательно, я не могу ответить на ваш вопрос, потому что ситуация изменялась не на проценты, а в несколько раз. В худшую сторону. Я не могу приводить конкретные цифры, но «нормального состояния» давно уже не существует. Хочу сказать о другом. Я не чувствую, что этот ядерный потенциал так уж нужен сегодня России!
- Без него нет нашей армии!
- А есть ли она сегодня вообще?!
- Вы ставите меня в тупик… В таком случае я задам иной вопрос: обеспечиваете ли вы сегодня те задачи по обороне, которые перед вами ставит правительство?
- Да, безусловно. Мы считаем, что это наша главная задача, и выполнять ее мы обязаны вне зависимости оттого, что происходит вокруг нас. Бывало, что финансирование отсутствовало, но мы, невзирая на это, изыскивая все внутренние ресурсы, продолжали выполнять оборонный заказ. Да и сейчас полностью затраты не компенсируются, для предприятия нет никакой прибыли, но тем не менее мы выполняем все в полном объеме и в сроки, которые для нас установлены…
- Наверное, в данном случае можно и не упоминать слово «прибыль»?
- Это неверно. Она необходима при любом производстве, так как нужно обновлять оборудование, усовершенствовать производство, даже не развиваться, а остаться на том уровне, который уже был достигнут. Оборудование ведь изнашивается, да и люди тоже, а потому и то и другое надо восполнять и поддерживать.
- Минувшие годы отмечены очень широкой дискуссией по поводу переработки ядерных отходов…
- Уточним сразу: переработка отработанного ядерного топлива…
- Пусть будет так. Но проблема, на мой взгляд, не столь простая, как это может показаться, и тут дело не в терминологии.
- По-прежнему в этой проблеме много спорного. Если раньше жестко провозглашался замкнутый ядерный цикл…
- Безотходное производство?
- Именно так… То теперь появился уклон на хранение. Связано это с теми технологиями, которые мы используем. И не только в России, но и в мире.
- То есть мы не можем обеспечить в полной мере замкнутый цикл?
- До конца он не отработан… И второе. Мы не должны сегодня продолжать накапливать отходы и просто хранить их, как это было в прошлом. Необходимо доводить их до такого состояния, чтобы хранить их безопасно достаточно длительное время… У нас на «Маяке» – клубок подобных проблем. Ощущаются последствия создания ядерного оружия. Они есть во всех странах, где оно создавалось. Американцы вкладывают в решение этой проблемы десятки миллиардов долларов, мы же во много раз меньше. Даже сравнивать нельзя. В средства необходимы, чтобы решить государственную задачу по экологической реабилитации последствий создания ядерного оружия.
- Речь идет не только о Южном Урале?
- Конечно.
- В том числе и утилизация активных зон реакторов атомных подводных лодок?
- И их тоже. Все, что входит в государственный заказ, мы выполняем. Иначе просто мы работать не можем! Я говорил об особом менталитете, который сложился в закрытых городах и, в частности, на «Маяке», а он подразумевает государственный подход к решению любой проблемы.
- Даже в том случае, если государство остается сторонним наблюдателем?!
- Даже и в этом случае!
- Честно говоря, приятно это слышать в наше время, когда звучат совсем иные речи… А теперь я хочу спросить о том, что изменилось в последнее время с ситуацией вокруг Южно-Уральской атомной станцией?
- Я согласился стать во главе «Маяка», в частности, из-за нее. Своим друзьям я говорю, что поставлю себе памятник позади своего гаража, если удастся сдвинуть ее строительство с мертвой точки.
- И вас есть надежды, что такое случится?!
- Недавно Российская Академия наук дало свое заключение. Вывод единственно верный: эту станцию нужно обязательно строить! Одна из основных причин – это ситуация вокруг Теченского каскада водоемов. Ясно, что они представляют опасность. Избежать ее можно только с возведением АЭС. Все будет контролироваться, пойдет постепенное очищение водоемов. В этом случае можно будет прогнозировать развитие событий.
- Мне рассказывали, что через несколько лет после работы станции в этих водоемах можно будет даже ловить рыбу?!
- Да не нужно там ловить рыбу! Других озер на Урале хватает для этого… И купаться есть где! Кстати, и сейчас рыбу ловят в этих водоемах, продают ее даже. Мы ловим браконьеров, но не всегда это удается… Речь идет о том, чтобы контролировать ситуацию, а это возможно только при строительстве АЭС. Если медлить, то события могут начать развиваться непредсказуемо. В том числе и по тем катастрофическим сценариям, о которых часто говорят экологи.
- В случае прорыва плотины загрязненная вода дойдет до Северного Ледовитого океана?
- И такой сценарий возможен, если все пустить на самотек… Сегодня мы еще можем гарантировать безопасность Теченского каскада, но всегда надо думать о будущем, а оно, на мой взгляд, связано с атомной электростанцией.
- Лет десять назад на первой конференции «Урал атомный» я познакомился с директором АЭС. Это был молодой специалист. Тогда кто-то пошутил, что он успеет состариться, пока будет принято решение о начале стройки… Так и случилось?
- К сожалению, успел повзрослеть и новый молодой директор… Кроме чисто экологических проблем АЭС решит и энергетические проблемы региона в целом, и комбината «Маяк» в частности. Правительство России предполагает обсудить в ближайшее время судьбу Южно-Уральской АЭС. Надеюсь, что разум победит. Пока есть и промышленные база, и кадры, и желание строить станцию. Этим следует дорожить.
-Есть ли удовлетворение от нынешней работы?
- Когда что-то удается, то да. Но между желаемым и реальным, к сожалению, дистанция огромная. Впрочем, у первопроходцев, наших отцов был хороший лозунг: «Если не я, то кто же?». Мне кажется, что он сегодня столь же актуален, как и в прошлом.
Автор: Владимир Губарев
По материалам сайта "Правда.ру"
Содействие в участии в зарубежных выставыках и конференциях: от подачи завки и подготовки рекламного материала до самого проведения. Подбор кадров для представительств зарубежных компаний и организаций.
Любые Ваши коммерческие идеи мы превратим в логически законченный, наглядно оформленный документ (бизнес-план), который можно преподнести инвесторам и партнерам..
И на вашу почту всегда будут приходить только самые интересные и отбрные новости нашего проекта.
* В данный момент новости возможно получать только по каналу RSS
Главная | Обратная связь | Карта сайта
2005-2020 © inventors.ru - продвижение изобретений на рынок